Сталинград

1926 г.р. Сталинград, ул. Козловская

  Я родился и вырос в Сталинграде. Наша семья, мать, отец и я, жили на улице Козловской в районе, который местные жители называли «за Царицей». Отец работал юристом, мать вела домашнее хозяйство.

  В июне 1941 года я окончил 7-й класс, и за 10 дней до начала войны мы вместе с учительницей Серафимой Васильевной Васильевой провели прощальный день за Волгой, на природе.

  22 июня 1941 года, когда я беспечно проводил время, стреляя из рогатки по каким-то мишеням, прибежали ребята и сказали, что по радио будет выступать В.М.Молотов. Так мы узнали о трагедии, которая называется войной.

  Оценить тяжесть и последствия обрушившегося на страну удара мы, конечно, не могли, тем более, что были воспитаны в убеждении, что наша армия самая сильная, и народ в обиду не даст. Однако наши матери, которые еще помнили тяготы и ужасы Гражданской войны, тут же заплакали. Признаюсь, я тогда пожалел, что мне всего пятнадцать лет, и я не успею повоевать с фашистами, так как был уверен, что их в ближайшее время разобьют. Только постепенно военные неудачи стали остужать наши головы.

  Через несколько дней из школы пришли ребята и сказали, что для оказания помощи селу комплектуется отряд из выпускников 7-х классов. Этот отряд возглавила наша учительница немецкого языка (фамилию и имя уже не помню). Поскольку я у матери был единственный ребенок, она ни в какую не отпускала меня. Мне пришлось буквально реветь два дня, прежде чем получил ее согласие.

  Направили нас в колхоз в район Дубовки (севернее Сталинграда). Однако, в первые дни было колхозу совсем не до нас. Взрослые мужчины уходили на войну, и всюду царила суматоха. Тем не менее, мы что-то делали в меру своих сил: готовили ток под зерно будущего урожая, помогали поить и кормить скотину. Вернулись домой недели через две.

  В сентябре отца призвали в Красную Армию. В городе уже чувствовались перемены, связанные с войной: появились беженцы из западных областей страны, начались перебои с хлебом, на улицах было много военных.

  Надо сказать, что наша пропаганда действовала довольно оперативно: месяца через два после начала войны стали выходить на экраны «Боевые киносборники». В одном из первых выпусков артист Борис Чирков в одежде времен Гражданской войны пел на мотив популярной в те годы песенки «Крутится-вертится шар голубой…» следующие слова:

Десять винтовок на весь батальон,

В каждой винтовке последний патрон;

В рваных шинелях, дырявых лаптях

Били мы немца на разных путях.

 

Всю Украину он грабил и жег,

Так что за нами остался должок;

Час подошел, наступила война,

Время пришло расплатиться сполна.

 

Пушки и танки фашистов громят,

Летчики наши на запад летят,

Подлого Гитлера чёрная власть

Крутится-вертится, хочет упасть.

  Надо ли говорить, что мы, дети, не пропускали ни одного такого киносборника. Даже через столько лет я легко вспомнил слова этой незатейливой песенки.

  Я поступил учиться в восьмой класс средней школы, но занятия продолжались в привычном режиме всего около месяца, потом в школе разместился госпиталь, а нас распределили по другим учебным заведениям. Зимой мы занимались в здании, которое совсем не отапливалось. За партами сидели в зимней одежде, а пятиминутные уроки перемежались пятиминутными переменами. Фактически нам давали только домашние задания. Надо было что-то делать, тем более, что я очень любил учиться. И тут прочел в местной газете, что производится дополнительный набор в Сталинградский судостроительный техникум. Занятия должны были начаться с 1-го марта. Вскоре началась моя студенческая жизнь, которая оказалась очень короткой, всего один семестр. Мама стала работать на дому и шила по заказам военных рукавицы и чехлы для саперных лопаток.

  Еще во время учебы студентов вызывали на сборы как допризывников, а примерно за месяц до Сталинградской трагедии мы отправились на строительство оборонительного рубежа. Нам досталось копать противотанковый ров в районе хутора Елхи. Этот хутор располагался в степи, где-то вблизи железнодорожной станции Сарепта. Там я и встретил своё шестнадцатилетие.

  Вместе с нами копали рвы студенты-испанцы, две группы которых занимались в нашем техникуме. Это были испанские дети из тех, кого вывезли в Советский Союз во время гражданской войны в Испании. Должен признать, что их организованность и отношение к порученному делу были гораздо лучше, чем у нас.

  В конце июля мы вернулись домой и обнаружили в техникуме пустые кабинеты. Нам сказали, что часть преподавателей эвакуировалась из города, а многие призваны в армию. Больше в здании техникума я уже не был. После войны на месте этого разрушенного в бомбежку здания был построен кинотеатр «Победа».

  23 августа 1942 года… Мы с матерью только что сели за стол, как вдруг раздались оглушительные взрывы. Я выскочил на крыльцо и увидел в небе армаду черных самолетов (мне они показались черными, очевидно потому, что летели со стороны солнца), которые буквально сыпали бомбы на дома. В те дни на частые объявления воздушной тревоги уже никто не обращал внимания, и поэтому многие жители не успели уйти в убежища.

  Деревянные улицы района были охвачены пожарами. Жители нашего двора укрылись в так называемой «щели». Одна из фугасных бомб упала примерно в 30 метрах от нас. В эти мгновения показалось, что стены нашего убежища на какой-то миг сдвинулись, а потом снова стали на место. Смерть буквально пролетела над нашими головами.

  Душную августовскую ночь мы провели на улице, собирали оставшиеся от взрыва вещи и бегали навещать соседей по улице, чтобы узнать, живы ли они. О следующем дне у меня остались самые сумбурные воспоминания. Помню, что сначала все соседи стали прятать ценные вещи в общественный погреб, а потом, поддавшись панике, принялись складывать и зарывать свои пожитки в какую-то яму прямо посередине улицы. Мать завернула в клеенку единственную нашу ценность — ручную швейную машинку «Зингер», и тоже отнесла в эту яму. Что стало с этим «кладом» после освобождения города, не знаю.

  Тем временем немецкая авиация терроризировала население, продолжая совершать массированные налеты на уже разрушенные районы. Позже я узнал, что 23-го августа и в последующие дни фашистские летчики совершали до 2000 самолето-вылетов в сутки. Бои шли на северных подступах к городу, в заводском районе, где и решалась тогда судьба города. Разрушая кварталы, где не было войск, немецкие стратеги рассчитывали на психологический эффект и тотальное истребление мирного населения.

  Описать ужас этих непрерывных бомбежек невозможно. Трупы на каждом шагу, пожарища и дымящиеся руины, стоны раненых, истошные крики детей, всеобщая паника и отсутствие какой-либо информации. К концу дня 24-го августа стало понятно, что находиться возле нашего полуразрушенного дома слишком опасно, с каждым часом мы все больше узнавали о многочисленных жертвах среди соседей. Так, моя классная руководительница погибла вместе со своим сыном, бомба попала в «щель», где они находились. И тут мы с мамой узнали, что многие жители спасаются в городском бомбоубежище, сооруженном в откосе на берегу речки Царица. Мы побежали туда, тем более, что это было совсем недалеко. Бежать пришлось по дымящейся пустыне, кругом не уцелело ни одного дома.

  Бомбоубежище представляло собой две параллельные, соединяющиеся в глубине откоса штольни с деревянным полом. Подземелье было набито людьми до отказа. Там мы просидели еще сутки, практически без еды, воду брали из речки Царица, которая больше напоминала сточную. Рождались самые невероятные слухи о положении в городе и на фронте, тем не менее, даже в этих условиях находились ответственные люди, которые пытались навести какой-то порядок.

  В ночь с 25 на 26 августа нам было объявлено, что убежище отводится под штаб Сталинградского фронта, а жителям предлагалось выходить к переправам и перебираться на левый берег Волги. Мы вернулись в свой полуразрушенный дом, покопались в темноте в разбросанных повсюду вещах, схватили первое, что попалось под руку, и побежали в сторону Волги, до которой было метров 600-800. Путь наш лежал мимо охваченного пламенем Дворца пионеров, прекрасного трехэтажного особняка, в котором я занимался в мирное время в астрономическом кружке.

  На берегу, примерно там, где в Волгу впадает река Царица, творилось что-то невероятное. По реке текли потоки пламени - это горела нефть, вытекающая из разрушенных нефтехранилищ. Нигде не было видно ни одной сохранившейся постройки, группы перепуганных до истерики людей, стремящихся укрыться в развалинах от зловещего света спускающихся на парашютах вражеских ракет. У многих на руках дети и тяжеленные узлы. В темном небе рокочут моторы немецких самолетов, а на земле в разных местах рвутся бомбы. Кое-где к берегу пристают какие-то суденышки, их разгружают и забирают раненых красноармейцев. Кому-то из пытающихся спастись жителей удается протиснуться на борт, другие остаются в ожидании такой возможности. На исходе душной августовской ночи вдруг послышалось: «Еще несколько человек!» - и мы разглядели затрапезный катер, с которого был спущен на берег трап - простая доска. Мы с мамой побежали туда и буквально последними попали на борт. Лавируя среди потоков горящей нефти, катер пересек Волгу и уткнулся в песчаный левый берег. Только тогда мы с облегчением вздохнули и оглянулись назад.

  Уже рассветало, и мы могли разглядеть объятый пожарами родной город. Это страшное зрелище осталось в памяти на всю жизнь.

  А как сложились судьбы наших соседей по двору? Мы предлагали им бежать вместе с нами на переправу, но никто не решился. Как рассказали нам впоследствии очевидцы тех событий, захватив нашу улицу после жестоких боев 13-15-го сентября, немцы стали угонять уцелевшее население из зоны боев на запад. В первую очередь немцам была нужна рабочая сила. Многие семьи были разъединены и рассеяны. Самые упорные, в том числе две мои двоюродные сестры, остались прозябать в заброшенных блиндажах и сумели выжить, питаясь всю зиму мясом павших лошадей. Тех, кто был угнан, и кто смог уцелеть, Красная Армия освобождала - кого в Днепропетровске или в Харькове, а кого даже в Потсдаме.

  Здесь, как мне кажется, самое время затронуть вопрос об эвакуации жителей города из прифронтовой зоны. Эта тема почему-то стала предметом обсуждения через 60 лет. Я не знаком с документами, которые имеют отношение к этому вопросу, и расскажу только о том, чему был свидетель.

  Мне известно, что в июне-августе 1942 г. из города были постепенно вывезены многие военные госпитали. Так, мой дядя, работавший в госпитале, выехал, захватив свою семью, вместе с ранеными и медицинским персоналом в город Андижан Узбекской ССР. Знаю также, что перед отплытием парохода «Иосиф Сталин» в последний трагический рейс, несколько судов с эвакуированными жителями благополучно отправились вверх по Волге.

  Оказавшись в безопасности на левом берегу Волги, мы с мамой пошли дальше от берега по дороге, куда глаза глядят. Как оказалось, мы двигались в сторону райцентра Средняя Ахтуба (в 30 км от места нашей переправы). По этой дороге шли цепочки измученных людей, несли детей, узлы с вещами. Вдоль всего скорбного пути валялись брошенные сумки и чемоданы. Здесь я стал свидетелем того, как много людей было спасено даже на третий день бушующего огненного ада на месте города. При этом каждый человек пережил ужас переправы через горящую реку.

  К вечеру 26-го августа мы добрались до Средней Ахтубы, а потом нас военные подбросили дальше, до города Ленинска, где мы и расположились на центральной площади. В Ленинске, заволжском райцентре Сталинградской области, была организована помощь беженцам. Людям, которые лишились документов, выдавали справки. Всех эвакуированных раз в день кормили похлебкой и объясняли, как можно покинуть прифронтовую зону. Дело в том, что по построенной недавно рокадной железной дороге приходили и разгружались на степной станции поезда, которые потом возвращались порожняком через Ленинск и следовали в направлении станции Баскунчак, а затем поворачивали на север в сторону города Ершов Саратовской области. Эта дорога была построена в самые короткие сроки, буквально за два-три месяца, а рельсы были привезены с начатого участка строительства довоенного БАМа. У нас появилась возможность уехать подальше, и только тут мы хватились, что абсолютно не готовы к предстоящей зиме.

  Здесь я должен склонить голову в память о своей маме, которая совершила подвиг, достойный Женщины-Матери. Она уговорила меня остаться, а сама отправилась назад, в разрушенный Сталинград за зимними вещами и оставленными в спешке важными документами (многие из них принадлежали отцу и впоследствии помогли ему устроить свою судьбу после войны). Я ждал её двое суток, и когда увидел её живой и невредимой, у меня просто подкосились ноги, и перехватило дыхание. Как она добиралась до нашей улицы и дома, как ей дважды пришлось переправляться через Волгу, придумывая разные легенды об оставленных в городе детях, как отыскала в развалинах дома припрятанные заранее зимние вещи, как тащила два тяжеленных узла — об этом она рассказывала крайне редко и неохотно, при этом всякий раз обливаясь слезами. Но эти вещи и спасли нас в зимние холода. Впоследствии я много раз общался с участниками тех событий, но ни о чем подобном мне не приходилось слышать никогда.

  В среде беженцев постепенно сформировались группы, скажем, по направлениям, куда следует двигаться дальше. Мы с матерью объединились с семьёй строителя преклонных лет, жена которого оказалась артисткой театра музкомедии. С ними была двенадцатилетняя дочь.

  Мы пришли к составу из разгруженных от угля вагонов, забравшись в них, вместе с сотнями таких же беженцев отправились дальше. На длительных остановках в степи мы меняли захваченные с собой вещи (кроме зимних) на хлеб и так двигались примерно две недели. После долгих скитаний часть эвакуированных приютил небольшой совхоз в казахстанских степях.

  Последующие полтора года я стал свидетелем и участником исторического этапа в жизни страны, который нашел свое отражение в лозунгах «Всё для фронта, всё для победы» и «Фронт и тыл едины». Эти лозунги отражали обстановку того времени.

  Агатанский совхоз, в котором мы теперь работали, производил мясо-молочную продукцию, а также обрабатывал около 4 тысяч гектаров пахотных земель. Всё мужское население, за исключением находящихся «на брони» 10-12 специалистов, в основном, механизаторов высокого класса, находилось в рядах воюющей армии.

  Здесь я хочу сказать самое главное. За годы войны ни один из эвакуированных (а таких было не меньше, чем жителей совхозного поселка) не замерз в поле, не умер от голода, не остался без внимания. Были востребованы все специальности. Так, строитель был назначен прорабом, его жена стала заведующей клубом, моей маме поручили заведовать рабочей столовой, а молодую поросль, вроде меня, способную к физическому труду, направили работать на фермы и в поле. И приезжие и местные жители жили дружно, несмотря на то, что население было наполовину казахское, наполовину славянское. Ни о каких межнациональных конфликтах не могло быть и речи. Мы всё время чувствовали со стороны местных внимание и поддержку и старались отвечать взаимностью. Помимо беженцев из Сталинграда в коллектив совхоза влилась группа эвакуированных работников совхоза «Серп и молот» из Ростовской области, которые сумели спасти и пригнать часть совхозного стада.

  Проработав зиму в механической мастерской, в основном, на подхвате, к весне я начал разбираться в сельскохозяйственной технике и принимал участие в пахотной компании уже в качестве тракториста.

  В сезон 1942-43 годов коллективу совхоза удалось на предельно изношенной технике, включающей один гусеничный трактор «ЧТЗ», несколько колесных тракторов и несколько комбайнов, посеять и собрать урожай зерновых и заготовить корма для скота.

  Надо ли говорить, что от сохранения совхозной техники зависела судьба урожая. Выход из строя только одного трактора по халатности мог повлечь за собой кару по законам военного времени. Всё это я рассказываю потому, что был случай, когда совхоз мог лишиться гусеничного трактора, который, кстати, при уборке зерновых таскал на прицепе два комбайна «Сталинец» с общим захватом 12 метров. Напомню, что в довоенные годы выпускаемые промышленностью комбайны не были самоходными. Сама конструкция трактора такова, что все его узлы ничем не защищены. Топливный бак на 200 л. располагается снаружи, рядом с сидением водителя. Вся ходовая часть доступна для любой грязи. Так вот, ранним утром в пахотный сезон, когда мы разогревали двигатель, который заправлялся керосином вместо лигроина, вспыхнула оставшаяся от прошлого сезона солома, которая набилась во все возможные места в ходовой части между гусеничными траками и ведущими шестернями. Трактор охватило пламя, которое стало лизать топливный бак. Кругом, за многие километры нет никого, кто мог бы нам помочь. До сих пор удивляюсь тому, как нам, умудренному опытом трактористу Григорию Рожкову и желторотому городскому пареньку, удалось справиться с огнём и сберечь народное добро, а заодно и свои судьбы.

  Невзгоды военного времени и чувство ответственности порождали чудеса изобретательности и находчивости. Не смогли найти горючее для движка, и тогда отремонтировали и использовали по назначению конный привод, сохранившийся с дореволюционных времен. Таким дедовским методом запустили токарный станок для текущего ремонта сельскохозяйственной техники. На этом станке мне пришлось некоторое время работать, и я мог наблюдать, как даже при небольшом увеличении толщины срезаемой стружки запряженная в привод лошадь останавливалась, и работа прекращалась.

  Я был также свидетелем того, как мой ведущий - Григорий Рожков оторвал подошву от единственной пары обуви, которая у него была, чтобы заменить ею опорную шайбу от роликового подшипника, утонувшую в кратере в самый пик уборки хлеба. Эту подошву он просто насадил на конец вала, и она своим трением придерживала от выпадения подшипник. Кстати, с этой импровизированной шайбой мы проработали весь сезон до глубокой осени.

  И вот пришла пора идти воевать моему призывному возрасту. В ноябре 1943 года призывников 1926 года рождения, нас было 9 человек, провожал весь совхоз. К этому времени многие женщины уже получили «похоронки» на своих мужчин, у других мужья и отцы продолжали воевать, и каждый день войны мог оказаться для них последним. Поэтому, дорогой читатель, вам придется представить, с какими слезами и причитаниями нас провожали в путь.

  Мальчишки уходили на ВОЙНУ!

  Моя судьба оказалась счастливой, чего нельзя сказать о других товарищах-призывниках. В первых же боях на Карельском фронте летом 1944 года погиб артиллерийский расчет 45-мм пушки, в котором были два моих друга из нашего призыва. Потом были и другие потери и, насколько я знаю, невредимыми (даже без ранений) к концу войны остались только двое, в том числе и я.

  Военная судьба бросала меня по стране. Сначала учебный полк в Башкирии, потом служил на советско-турецкой границе, был направлен в пограничное училище во Владикавказе (тогда этот город назывался Дзауджикау), где я и встретил День Победы.

------------------------------

На условиях обмена:Отели Москвы, Малетон; ЗДОРОВОЕ ПИТАНИЕ: Пятый элемент Геодезические услуги Тхэквондо для детей в Москве Фасады, о фасадах